— Верхом, — пьяно буркнул Гунтер. — Вопрос один — куда?..
— Ну-у… — протянул святой. — Если собираетесь в Марсель — то дорога идет через Алансон, Тур — кстати, загляните в церковь святого Мартина Турского и вымаливайте прощение, грешники! — затем через Аквитанию до Лиможа, к Тулузе, Монпелье и Авиньону. Остерегайтесь, кстати, лангедокских еретиков-катаров. Они не любят добрых католиков… Пересечете Луару и Рону, а там и Марсель рядом! Сейчас — помолиться и спать, пьянчуги! Дугал, я сказал — помолиться и только потом спать!
Бесчувственного мэтра Адельхельма, излишне увлекшегося своим жидким творением, положили в уголке на мешковину, а остальные начали разбираться с местами. Гай, прочтя шепотом положенные Pater, Ave и Credo, мгновенно захрапел под боком Мак-Лауда, отец Колумбан, поворочавшись, заснул на любимой лавке возле открытого очага.
— Спать? — хмыкнул сэр Мишель. — Вот интересно, а где? Они все заняли.
— Подвинем, — решительно сказал Гунтер, оглядывая домик. — Или на полу. Слушай, сэр… То есть Мишель, что дальше делать будем? Вообще, я имею в виду?
— Разве не ясно? — удивился рыцарь. — В Сицилию, потом в Палестину, потом еще куда-нибудь… Ты говорил, будто германский император Фридрих потонет? Можно будет его спасти. Давай отдыхать…
…Гунтер проснулся задолго перед рассветом по самой прозаической причине — необходимо было срочно прогуляться наружу. Остальные непробудно дрыхли, Мак-Лауд жутко храпел, отец Колумбан бормотал во сне что-то на латыни, а Гай, которого потеснил громадный шотландец, свалился с лавки и посапывал на земляном полу возле очага.
Почти не раскрывая глаз, германец прогулялся до ближайшего дерева, а вернувшись в дом, совершенно случайно заметил неясное движение на столе. Горели одни лишь свечи на алтарчике у восточной стены дома, поэтому в полумраке было не различить, кто именно шевелится. Наверное, кошка, — решил Гунтер. Постойте, отец Колумбан не держит в доме кошку!
— Допился, — простонал германец, подойдя поближе. На грубой деревянной столешнице сидели двое домовых. Серенький в темную полоску и бурый. Домовые допивали оставшийся в кружках разведенный спирт, закусывая недоеденной людьми бараниной и свежими овощами.
— Ты посмотри, — серый ткнул собутыльника локтем. — Человек! Помнишь, про которого я тебе рассказывал? Он посейчас в нас не верит, представляешь?
— Да верю я! — ошарашенно сказал Гунтер. — А ты тот самый, из замка?
— Ага, — кивнул домовой. — У вас сегодня праздник, я и пришел в гости. Какую гадость вы, люди, пьете!
— Спирт, — отрешенно пояснил оруженосец. — Сгущенное вино. Слушай, а можно тебя потрогать?
— Во дает! — хихикнул бурый, живший у отца Колумбана. — Все-то ему потрогать нужно!
— Ну давай, — сказал серенький в полоску и протянул переднюю лапку. — Держи!
Гунтер пожал маленькую, тонкую ручку, покрытую мягкой шерстью и снова уставился на домовых, разглядывая нежданных гостей будто редкие экспонаты в Берлинском музее.
— Поверил? — спросил серый. — Прекрасно! Тогда и я в тебя поверил. Выпьешь с нами?
Ветер воздвигнет громады седых облаков,
Чтобы немедля рассеять в лазури небес.
Выстроят зодчие замок на веки веков…
Годы мелькнут — на развалинах вырастет лес.
Двое клянутся в любви до скончания лет
И с упоением верят друг другу, хотя
Сдержат, не сдержат они свой красивый обет —
Кто это вспомнит всего лишь полвека спустя?
Наша покорность судьбе, или споры с судьбой,
Духа порывы и жизни размеренный труд,
Страсть и надежда, и вера водившая в бой, —
Пыль на ветру. Мимолетная пыль на ветру…
Черная вечность безлико глядит мимо нас.
Мчатся песчинки — гордыня, веселье и страх,
Мчатся, мерцая, и гаснут в положенный час…
Скоро утихнет и ветер, взметающий прах.
Совести груз (ибо каждый успел нагрешить),
Кривда и правда, венец или бремя оков,
Суетный скарб или чистые перлы души —
Все это тени плывущих в ночи облаков…
Наги войдя, мы окончим свой путь налегке.
Разницы нет между тем, кто взыскует небес —
Или всю жизнь копошится, как червь в нужнике…
Пыль на ветру…
Или разница все-таки есть?..
Дугал, как впрочем, и всегда, был неподражаем.
Едва блекло-желтый диск осеннего солнца с натугой выполз из-за лесов на востоке, неугомонный шотландец раскрыл глаза, с хрустом потянулся, отбросил клетчатый плед и шумно зевнул. Затем он поднялся со скамьи, обвел затуманенным взглядом жилище отшельника, проворчав под нос что-то о «гнусных паковых сидах» и, оправив короткую рубаху, в которой спал, двинулся к выходу из землянки. По пути Дугал, разумеется, споткнулся о бесчувственное тело Гая, свернувшегося калачиком возле стола. Ноттингамскому рыцарю, впрочем, все было безразлично — возвести сейчас трубы архангелов Страшный Суд, он бы и то не проснулся.
— Разожги очаг и поставь котел с водой на огонь, — послышался из дальнего угла слабый голос отца Колумбана. — Уж прости, я еще посплю…
— Нашли слугу! — излишне громко сказал Мак-Лауд, однако взял закопченный чан, валявшийся возле открытой печи и нырнул в низкий дверной проем. Спустя некоторое время со двора донеслось скрипение колодезного ворота, а еще через минуту уютный дом святого отшельника огласился душераздирающим воплем:
— Убью!!! Клянусь древом креста, убью!